Но вскоре раздается громкий голос, говорящий, подобно Юлию Цезарю: «Чего боишься? ты меня везешь!» Этот Цезарь — бесконечный дух, живущий в груди человека; в ту минуту, как отчаяние готово вступить в права свои, он встрепенулся; дух найдется в этом мире: это его родина, та, к которой он стремился и звуками, и статуями, и песнопениями, по которой страдал, это Jenseits [
потусторонний мир (нем.).], к которому он рвался из тесной груди; еще шаг — и мир начинает возвращаться, но он не чужой уже: наука дает на него инвеституру.
Но не эту ли именно пламенную жизнь с ее касанием к мирам иным имеет в виду Заратустра, когда говорит: «Все
потусторонние миры создало страдание и бессилие, и то короткое безумие счастья, которое испытывает только самый страдающий».
Я выступил в нашем издательстве с программой, которую в двух словах можно было охарактеризовать так: утверждение жизни. Этим приблизительно все уже сказано: в сборниках наших не должно найти место даже самое талантливое произведение, если оно идет против жизни, против необходимости борьбы за лучшую жизнь, за перенесение центра тяжести в
потусторонний мир, за отрицание красоты и значительности жизни.
В ней до конца жизни осталась неопределенная двойственность: он монах в обращении к
потустороннему миру, к небу, и эстет в обращении к посюстороннему миру, к земле.
— Тебе кажется диким, что я говорю?.. Ах, Нина, нельзя быть довольной обыкновенными объяснениями жизни… всего… Ты понимаешь?.. Только ты не подумай, что я хочу тебе что-нибудь навязывать. Я не изуверка!.. Я ищу просвета!.. L'au-delà! [
Потусторонние миры! (фр.).]
В автобиографии своей Ницше пишет: «Бог, бессмертие души, избавление,
потусторонний мир — все это понятия, которым я никогда не дарил ни внимания, ни времени, даже ребенком. Я знаю атеизм отнюдь не как результат, еще меньше как событие; он вытекает у меня из инстинкта».
«Усталость, которая одним прыжком хочет достигнуть последнего, — одним смертельным прыжком, — бедная, невежественная усталость, которая уже больше не хочет хотеть: она создала всех богов и все
потусторонние миры».
Этика творчества должна быть в известном смысле этикой хилиастической, обращенной к эону, который находится на грани между временем и вечностью, между посюсторонним и
потусторонним миром, в котором расплавляется затверделость нашего мира.
В типе русского человека всегда сталкиваются два элемента — первобытное, природное язычество, стихийность бесконечной русской земли и православный, из Византии полученный, аскетизм, устремленность к
потустороннему миру.
Неточные совпадения
Судебное разделение
мира и человечества посюстороннее, а не
потустороннее.
И вместе с тем конец
мира и истории не может быть лишь
потусторонним, совершенно по ту сторону истории, он разом и по ту сторону и по эту сторону, он есть противоречие для нашей мысли, которое снимается, но не самой мыслью.
Культура в своем цветении всегда символична, полна знаками иного,
потустороннего, она зарождается в храме и из храма идет в
мир.
Человек делает в ней усилие выйти за себя, подняться выше себя: в молитве Трансцендентное становится предметом человеческого устремления как таковое, именно как Бог, а не
мир, не человек, как нечто абсолютно
потустороннее.
Находится он не в
потустороннем каком-нибудь
мире, а здесь же. на нашей земле, только у крайних ее пределов, близ океана.
Совершенно ошибочно было бы отнести апофатическую социологию к
потустороннему, небесному, трансцендентному
миру, к «загробной» жизни и успокоиться на том, что в посюстороннем, земном, имманентном
мире, в жизни до смерти все должно остаться по-старому.
Так совершает Евангелие прорыв из морали нашего
мира,
мира падшего и основанного на различении добра и зла, к морали
потусторонней, противоположной закону этого
мира, морали райской, морали Царства Божьего.
Есть два разных добра — добро в условиях греховного
мира, добро посюстороннее, внутри различения добра и зла оценивающее и судящее, и добро как достижение высшего качества жизни, добро
потустороннее, не оценивающее и не судящее, а изливающее свет.
Оно мыслится трансцендентным и
потусторонним, но характер его остается посюсторонним и сообразным категориям
мира.
Произошел кризис миросозерцания, обращенного исключительно к посюстороннему, к земной жизни, и раскрылся иной,
потусторонний, духовный
мир.
Христианское искусство не оставляет в этом
мире, в красоте достигнутой и завершенной, а уводит в
мир иной, к красоте
потусторонней и запредельной.
Это сознание противно глубочайшей сущности христианства, которое делает Бога имманентным человеческой природе и потому не допускает совершенно трансцендентного разрыва здешнего
мира и
мира потустороннего [Кн. Е. Трубецкой в своем «Миросозерцании Вл. С. Соловьева» странным образом оправдывает свободное творчество человека в
мире через крайнее отдаление
потустороннего божественного
мира от
мира здешнего.